День одиннадцатый

Утро выдалось солнечное. Веточки на берёзе за окном не шелохнутся, безветрие. Проснувшись, сразу вспомнила качели, вчерашнее своё состояние, и поняла, что к качелям вряд ли скоро подойду. Вышла умыться на улицу и увидела, что у Евгения мнение о качелях прямо противоположное: он, стоя, залихватски раскачивался и при этом радостно вопил. У меня снова закружилась голова и, чтобы не воскрешать в памяти вчерашних ощущений, ушла в дом. Вскоре с пруда с мокрыми после купания волосами пришёл папа. Сели завтракать. Как ни странно, но при запахе перловой каши со шкварками, которую в глиняном чугуне поставила на стол тётя Мария, ощутила голод. Вчера уснула без ужина. Бабушка Александра заварила для меня травяной чай, от которого шёл аромат мяты. По окончании завтрака папа объявил, что сегодня Фильчина отвезёт нас на кордон к Алексею и его маме тетё Екатерине. Евгению было предложено ехать с нами. Недолго думая, Евгений отказался, — подозреваю, что качели сыграли при этом отказе не последнюю роль. Представить только, он оставался единоличным хозяином новых качелей! Брат и подумать не мог, что качели меня со вчерашнего дня не интересовали вообще.

На лошадке, запряжённой в телегу, приехала Фильчина. Тётя Мария усадила её завтракать, а папа стал собирать гостинцы для родственников, живших на лесном кордоне. Лошадка стояла у крыльца и время от времени наклоняла голову и щипала сочные кустики зелёной травы, сохранившейся в тени забора. Мне хотелось покормить её. Попросила у бабушки Александры кусок хлеба и, разломив его пополам, осторожно протянула лошадке. Звёздочка — так звали лошадку — посмотрела на меня большими ласковыми глазами и аккуратно потянулась своими влажными губами к моей руке, в которой был зажат хлеб, захватила хлеб губами и стала жевать. Во мне поднялся восторг от такой лошадиной деликатности, так что вторую половинку хлебного куска доверчиво протянула лошадке на раскрытой ладони и в момент, когда Звёздочка брала хлеб, почувствовала на ладони её шершавый язык. Стало тепло и весело на душе. Звёздочка жевала хлеб и покачивала красивой головой; мне казалось, она благодарит меня. Звёздочкой лошадку назвали не случайно, — на лбу у неё действительно была белая звёздочка: от белого пятнышка в разные стороны расходились белые лучики.

Телега была устлана сеном. Бабушка Александра вынесла из дома старое одеяло и постелила на сено. «Ехать долго, девонька, полежишь», — сказала она. Вышли папа и Фильчина, Фильчина взяла вожжи и села на телегу ближе к лошади, папа разместился посредине телеги, предварительно посадив меня на сено. Ехать в телеге было не так удобно, как в бричке, и предусмотрительная бабушка была права — самое удобное ехать лёжа. Было ещё одно огромное преимущество, о котором бабушка и не подозревала: лёжа можно было смотреть в безкрайнее небо, наблюдать за плывущими облаками, мечтать и фантазировать. Папа с Фильчиной перебирали деревенских знакомых, а передо мной распахнулось голубое небо!

Ехать пришлось довольно долго, телега раскачивалась на дорожных колеях, и «созерцающая небо» незаметно уснула. На кордон приехали к обеду. Папа разбудил меня, когда мы углубились в лес. Лес был прозрачный, деревья отстояли далеко друг от друга. Он очень отличался от наших лесов, где было преобладание хвойных деревьев и быстро растущего лиственного подлеска. От этого наш лес казался плотным, порой непроходимым, дремучим. Лес у кордона напоминал парк или сквер. Клёны были мне знакомы, — любила осенью собирать с мамой красно-жёлтые резные листочки, затем засушивать их в толстых книгах и после того, как они высохнут, делать из них букеты, украшавшие наше скромное жильё зимой. Часто попадались деревья с зеленовато-пепельной корой, с высокими и толстыми стволами, очень красивые. Спросила папу, что за дерево, и он ответил, что это ясень.

«Ясень, ясень», — повторяла про себя. Слово было ясное, солнечное и ещё звенело как колокольчик. Я — сень! Я — сень! Динь-динь! Красиво!

Кордоном оказалась большая добротная изба с крылечком, на котором не хватало ступеньки. «Опять папе работа», — подумалось мне, и не ошиблась: к концу дня на месте была новая ступенька, заботливо приколоченная папой. Из окна нас увидела женщина, которая быстро вышла на крыльцо и стала радушно приглашать нас в дом. Это была тётя Екатерина, — высокая, статная, полная пожилая женщина с толстой косой, уложенной вокруг головы. Алексей был на обходе, обещал быть вечером. Тётя Екатерина предложила умыться с дороги и проводила нас к родничку, который бил на пригорке из земли и растекался по проложенному руслу прямо в небольшое озерко, расположенное неподалёку. Вода была холодная, прозрачная, живая. Дорожную усталость смыло этой волшебной водой. Тётя Екатерина угощала нас тушёным картофелем с «лысками». Что это — «лыски»? Вопросительно посмотрела на папу. Папа понял мой безмолвный вопрос и пояснил, что «лыски» — это дикие небольшие утки, добытые в лесу Алексеем. Пообедав, напившись чаю, Фильчина отправилась обратно, пообещав забрать нас через два дня. Папа спросил у тёти Екатерины, есть ли в лесу грибы и, получив утвердительный ответ, попросил корзину.

 Папа в грибах, произраставших в наших лесах, разбирался плохо, и мама всегда подтрунивала над его грибным «уловом», приносимым из лесу, и для меня было удивительно, что папа разохотился пойти по грибы. Мне же собирать грибы нравилось, и его предложение приняла с радостью. Взяв с собой ножи, мы отправились по грибы. В лесу было очень красиво, ни одной сухостоины; чистота и порядок поразили меня. Папа пояснил, что леса в этой части России мало: он на вес золота, его берегут и используют каждую веточку. Лес красивый, вот только грибы не попадались, и папа предложил сходить в лесопосадки. Лесопосадками оказались полоски леса, посаженные между просяными полями. Мы с папой шли по разные стороны лесопосадки, и в траве старались рассмотреть грибы. Папа на своей стороне наклонялся за попадавшимися грибами и складывал их в корзину, на моей стороне грибов не было, попадались рыжие, по форме похожие на сыроежки грибы, которые мама называла «матрёшками», но у нас их не брали, считали ненастоящими, и без них было много боровых хороших грибов. Когда мы с папой сошлись в конце лесной полосы, его корзина была полной вот этих самых «матрёшек». В растерянности смотрела на папу, а он сказал: «Дочь, это наши грибы, и другие у нас не растут. Здесь их и жарят и солят. Посмотришь, как тётя Екатерина нажарит их нам на ужин. Пальчики оближешь!» Сказать, что папа меня убедил, было бы неверно, и я решила подождать и посмотреть на реакцию тёти Екатерины, — не будет ли она подобна маминой. До кордона добирались долго. Августовский день был жарким, и, подойдя к озерку, мы с папой с удовольствием окунулись в холодную воду! Освежившись, подошли к дому. Тётя Екатерина хлопотала по хозяйству. Увидев папин грибной «улов», она удивилась, — не ожидала, что наберём так много. Папа стал пространно рассказывать, где мы собирали грибы, тётя Екатерина одобрительно кивала головой, затем принесла из дома большой чугун и стала перекладывать в него чистые, аккуратно срезанные папой грибы, налила в чугун воды. Папа тем временем разжигал щепки и небольшие веточки под уличным таганом, сложенным из кирпичей и металлического обруча, рассчитанного под размер чугуна. Грибы в чугуне круто посолили и поставили на огонь. Папа разрешил мне аккуратно подбрасывать щепочки. Замечательное занятие — смотреть на языки пламени, обхватывающие очередную щепку. Огонь извивался, менял цвет, притягивал и очаровывал одновременно. Вскоре в чугуне закипело, сверху поднялась коричневая пена, тётя Екатерина помешивала варево деревянной мутовкой, сделанной из сучка дерева. На конце мутовки бывшие на сучке веточки, расходившиеся в разные стороны, были ровно подрезаны, чтобы мутовкой было удобно размешивать в большом чугуне.

Тётя Екатерина зажимала мутовку между ладоней и начинала её вращать, — смотреть на такой способ помешивания было очень интересно. Отваренные грибы промыли водой из родника, цвет грибов поменялся, они стали тёмными после варки, как наши боровики. Тётя Екатерина часть грибов нарезала для селянки, а остальные оставила, чтобы позже засолить. Теперь на таган поставили большую сковороду с налитым на неё ароматным подсолнечным мослом, бросили крупно нарезанный лук и грибы. На сковороде заскворчало, пошли неописуемые ароматы. Лес, озерко, дом в лесу, уличный таган, грибы — было так хорошо и необычно, что в душе от этой прекрасной гармонии пело, и мы с папой запели его любимую песню «При лужке, лужке…» Тётя Екатерина с умилением смотрела на нас, — ей, так же как и нам, было хорошо. Тем временем грибы были готовы, их заправили яйцами, сметаной, ещё чуть потушили, закрыв крышкой.

Вдалеке раздался собачий лай и топот копыт, — это Алексей подъезжал к дому. На подворье сначала выскочил огромный пёс и, увидев гостей, остановился как вкопанный. «Свои, Индус, свои!» — крикнул Алексей, подъезжая. Лихо спрыгнув с лошади, Алексей сразу стал обниматься с папой. Индус обошёл вокруг меня, обнюхал, сел напротив и лизнул мою щёку. Мне стало весело. Собак я любила и не боялась, — теперь у меня был друг, который меня признал за свою! Пока Алексей умывался, тётя Екатерина нарвала большой пучок травы и бережно обтёрла коня Орлика. Поставила перед ним ведро с прогретой на солнце водой, в деревянное корыто насыпала ячменя. Собрались ужинать, сковорода с селянкой стояла в центре стола, на блюде дымился отварной картофель, зелёной грудкой лежал лучок. Селянка действительно оказалась очень вкусной. После ужина папа достал подарки. Алексею были привезены стёганые ватные брюки для зимних поездок на Орлике, тёте Екатерине красивая шаль с цветочным рисунком. Алексей был рад подарку, а тётя Екатерина набрасывала шаль то на голову, то на плечи и любовалась на своё отражение в зеркале. Мне захотелось покормить Орлика хлебом, но Алексей строго запретил, сказав, что конь норовистый — может лягнуть, и держаться надо от него подальше. Тётя Екатерина поманила меня к себе и вручила миску с косточками для пса. Счастливая, я пошла кормить нового друга. Друг лежал возле крыльца, положив морду на вытянутые лапы. Аккуратно подошёл к миске и стал смачно похрустывать косточками; вылизал миску, лизнул мне руку и снова улёгся в той же позе. На улице было темно и тихо; слышно было, как Орлик жуёт свой ячмень.

Спать меня уложили в просторной горнице на мягкой кровати тёти Екатерины. Вполне довольная собой и прекрасным днём, быстро уснула.

Продолжение следует