День седьмой

Утром приехал Виктор на лошадке, запряжённой в бричку. Завтракали шумно. Дядя Семён пенял папе, что мало погостили у него, а папа объяснял, что надо ещё навестить сестру Полину и семью Андрея. Дядя Семён соглашался, но сожалел, что отпуск у папы так непродолжителен.

Бельё, вывешенное после вчерашней стирки на забор, высохло. Папа с удовольствием надел чистую майку и при всех похвалил меня за старание, гордился, что дочь уже большая-пребольшая, даже стирать может. О том, что стирать его майку мне помогала тетя Зинаида, умолчала. Хотелось только самой насладиться папиной похвалой и тем, что мои старания доставили ему неподдельную радость. Стали собираться. Дядя Семён и Зинаида вынесли корзину с подарками. В корзине, завёрнутые в коричневую бумагу, лежали большие куски прошлогоднего солёного сала, сушеные яблоки в мешочках, и стояла бутылка рыбьего жира. «Опять рыбий жир», – подумалось мне, хотела попросить папу не брать такой подарок, но потом решила, что это обидит дядю Семёна, который искренне считал, что рыбий жир – это лучший витамин в мире, и необходим детям как воздух. Наконец суматоха улеглась. Братья солидно протянули мне по очереди руки для пожатия, дядя Семён поднял меня на руки, взял обещание, что в гости буду приезжать чаще и на более долгое время. По кругленьким щечкам тёти Зинаиды мелкими горошинками стекли слёзы.

Мы разместились в бричке, Виктор взял вожжи, и лошадка послушно тронулась в путь. Бричка отдалялась от дома дяди Семёна, а там, у рыбинской поленницы, стояли дядя Семён и Зинаида, на расстоянии такие маленькие, кругленькие, махали нам руками, становясь по мере того, как мы удалялись, всё меньше и меньше, и превратились в маленьких гномиков. За поворотом скрылся дядя Семён, Зинаида, папа стал расспрашивать Виктора о бабушке Александре, а мне можно было спокойно рассматривать места, которыми мы проезжали.

К дяде Ивану приехали около полудня. Мария хлопотала на кухне, ей помогала Фильчина. Вкусно пахло жареной уткой и отварным картофелем. На крылечке нас поджидала бабушка Александра с Татьяной на руках. Мне хотелось сразу поделиться с братом Евгением впечатлениями от поездки, но его не оказалось дома, тётя Мария отправила его в сельпо за свежевыпеченным ситным. К обеду подошёл дядя Иван, явился и Евгений с двумя буханками ситного. Настроение у всех было приподнятое, как в первый день нашего приезда. Фильчина хлопотала у плиты, но дядя Иван строго сказал, чтобы она прекратила суетиться, присела к столу и отобедала вместе со всеми. Фильчина послушно исполнила просьбу дяди Ивана. Бабушка Александра подробно расспрашивала папу о дяде Семёне, о Зинаиде, ребятах. Папа красочно, как он умел, рассказывал обо всём: о мордовских красивых гостях, о выстиранной дочерью майке, о рыбинской поленнице.

После обеда бабушка пригласила папу на бахчу, и они тихонько побрели в направлении бахчи. Мне было понятно, что бахча это только предлог, просто они хотят побыть вдвоём, поговорить. Дядя Иван с Фильчиной поехали в бричке на работу.

Евгений оказал мне неслыханное доверие – пригласил рыбачить на его заветные места, и, подхватив удочки, мы пошли к пруду, осторожно обходя гуся Шипуна.

Рыбалка началась с добычи червей из прибрежного дёрна. Брать в руки червей было противно, но нельзя было показаться Евгению неполноценным рыбаком, – копала и складывала в припасённую для червей жестянку. Самое страшное – это насадить извивающегося червя на крючок, проткнуть его. Это было выше моих сил, и под предлогом, что не могу удержать червя, доверила свою удочку Евгению. Он ловко насадил червей, удочки забросили и терпеливо стали ждать поклёвки.

Ветки ивы, на сучке которой мы с Евгением расположились, спускались к самой воде.

Густые ветки не пропускали солнце, от этого вода казалась тёмной, неприветливой. Евгений был поглощён созерцанием поплавка и, казалось, ничего не замечал вокруг. Мне стало скучно, негромко замурлыкала песенку из передачи «Радионяня», которую каждый день транслировали дома по радио. Евгений сердито взглянул на меня, пришлось отменить пение, и чтобы чем-то занять себя, стала болтать ногами, выделывая ими смешные кренделя. Мой серьёзный партнёр не удержался и с жаром присоединился ко мне. Мы болтали ногами и, позабыв об обязательной при ловле рыбы тишине, горланили все песни, которые приходили на ум в тот момент. Наше бурное веселье имело продолжение: наши ноги сплелись в воздушной пляске, и мы рухнули с ивы в пруд, распугав, наверное, всю рыбу. Выползли на берег, мокрее рыб, продолжая веселиться и передразнивать друг друга. Платье и рубашку отжали и развесили тут же на ветках ивы, и поскольку уже окунулись, решили купаться дальше. С купанием мы переборщили, появилась гусиная кожа, зубки у обоих отбивали чечётку. Быстро смотали удочки с несъеденными рыбой червями и побежали домой.

Тётя Мария, увидев нас, всплеснула руками, достала с плиты большой чугун горячей воды, вымыла нам ноги, переодела, напоила горячим чаем со свежими блинами и отправила в бабушкину горницу «читать книги». Читать никто из нас не умел, и «чтение» ограничивалось просмотром иллюстраций. Расположились с книгами на полу, устланному домоткаными половиками. Мария прикрыла нас стареньким одеялом, и мы принялись рассматривать картинки, комментируя их, при этом используя всю свою богатую фантазию. В соседней комнате проснулась Татьяна и, полусонная, присоединилась к нам. Мы поместили её между нами и втроём продолжали «читать». Слышно было, что пришли бабушка Александра и папа, они пили чай на кухне и говорили, говорили. Мы пригрелись под одеялом, вставать не хотелось. Пришёл с работы дядя Иван с Виктором. Вечер был тёплый и тихий. Ужин накрыли на большом столе на улице, дядя Иван зажег керосиновую лампу со стеклом, похожим на большую свечу. Над лампой кружились мотыльки, и менее проворные из них обжигались пламенем и падали на стол. За ужином тихо разговаривали о жизни, о тех, кто не вернулся с войны. Бабушка сидела рядом с папой и изредка поглаживала его по спине. Было понятно, что бабушка очень любит моего папу, а впрочем, папу любили все. Папа мог пожертвовать многим из своего, чтобы помочь людям, а ко мне он относился как к подарку судьбы. Вечер плавно перешёл в ночь, но нас, детей, никто не отсылал спать. Это был первый день папиного настоящего отдыха.