Было мне лет семь. Лето проводила у бабушки Екатерины в уютной, красивой деревне Кудрино. В тот год бабушкино хозяйство состояло только из кота Барсика, поэтому жизнь была беззаботной и протекала в удовольствиях: походах в лес по грибы, ягоды, за сбором лекарственных трав на зиму. С бабушкой Екатериной было интересно общаться, она знала лес, его обитателей, знала, какая трава от чего помогает, и обо всём рассказывала мне, но не поучительно, а между делом. Собираем траву иван-чай, бабушка говорит, как её надо заваривать, в каких случаях пить; собираем траву зверобой – рассказывает, насколько полезна эта трава и с какой осторожностью надо принимать её. Есть травы, которых не стоит опасаться – мать-и-мачеха, лист чёрной смородины, малины, вишни. Эти травки можно смешать и пить всю зиму как полезный чай.

Как-то утром в дом постучала почтальон Нина, бабушка называла эту должность по-своему: «письмоноска». Нина рассказала бабушке, что её двоюродная сестра Елизавета, жившая километрах в семи в деревне Драчёво, сломала ногу и просит пожить у неё, пока нога в гипсе. Стали собираться. Бабушка приготовила всё необходимое из еды, нашу одежду; кота посадили в корзину, сверху обвязали марлей и тронулись в путь – пешком по лесным дорогам, так сокращая расстояние.

Бабушка Елизавета очень обрадовалась нашему приходу. Дочь её Анна жила в городе и могла навещать мать только в воскресение, поэтому наш приход был для бабушки Елизаветы необходим. Меня поселили в чудном чуланчике, где на топчане постлана была постель, покрытая домотканым новым половиком. Окно выходило в сад. В чулане стены были бревенчатые, пробитые между брёвнами мхом. Запах мха и уединение придавали моему временному жилищу таинственный вид, и мне это очень нравилось. Бабушка Екатерина стала хлопотать по хозяйству, а меня отправили в деревню знакомиться с местной детворой. Ребята были примерно моего возраста – их, так же как и меня, родители отправили на каникулы к бабушкам. Уже сложившаяся компания приняла меня доброжелательно, и дни летели, насыщенные нашей неугомонной фантазией.

Моё внимание сразу привлекла девочка Алина, родители привезли её из Ленинграда. Дом, в котором жили родственники Алины, был необыкновенно красив, с кружевными резными наличниками на окнах, с большим садом, в котором росли яблони, смородина, малина. К дому примыкала большая открытая веранда, где нам разрешалось играть. Алина очень отличалась от нас, провинциальных девочек и мальчиков, чувствовала это и держалась с нами чуть свысока. Она много рассказывала нам о музеях Ленинграда, о каналах, театрах. Слушая её, мы представляли, что она живёт в какой-то сказочной стране, совсем не похожей на наш город, да и одета Алина была не так, как мы. Самое лучшее моё платье из белого ситца с малинками, сшитое мамой, блекло пред её готовыми, купленными в магазине нарядными платьицами. Всё это не мешало Алине принимать участие в деревенских забавах, и жили мы беззаботно и дружно.

Однажды ночью меня будит бабушка, открываю глаза, в окне вижу красное зарево; бабушка спокойно, чтобы не напугать, просит меня быстро одеться, взять свою постель и немедленно идти в проулок перед домом. Потом аккуратно вывела бабушку Елизавету и стала выносить вещи, которые по силам было вынести. Окончательно проснувшись, поняла, что в деревне пожар, горит дом Алининых родственников.

Мы жили через дом от Алины. Мужчины забрались на крышу соседнего дома и поливали себя и крышу водой из подносимых женщинами вёдер. Так отстаивали соседний дом. Вскоре приехала пожарная машина с железнодорожной станции, но тушить было практически нечего. От дома остались лишь остатки сруба, а в саду – обгоревшие яблони с испёкшимися яблоками на ветках. Начинался рассвет, Алину привели к нашему дому, и мы сидели с ней на моём матрасе, прижавшись друг к другу. Они все выскочили из горящего дома, в чём спали. Утром в деревне началась другая жизнь. Мужчины растаскивали обгоревшие брёвна, чтобы огонь не вспыхнул вновь, заливали их водой. Женщины сочувственно хлопотали над Алининой бабушкой, давали ей советы – как жить дальше. Алина осталась у нас. За ней через три дня приехали родители из Ленинграда. Поскольку у Алины из вещей ничего не осталось, мы, чтобы она доехала до дома, дали ей моё любимое белое в малинку платье и новенькие тапочки из парусины, которые почему-то назывались «спортивки». Алина уехала, пообещав, что напишет письмо.

Проходили дни, а письма от Алины всё не было. Деревенская жизнь налаживалась, мы теперь каждый день ходили на пепелище Алининого дома с намерением найти, что-то полезное для её бабушки, оставшейся в деревне. С жалостью смотрели мы на обгоревшие яблони, нам было жаль их, как бывает жаль пострадавших людей. Они стояли чёрные, одинокие и никому не нужные.

У нас же настали хорошие перемены: бабушке Елизавете сняли со сломанной ноги гипс и мы с бабушкой Екатериной могли отправиться в своё любимое Кудрино. За день до отъезда пришла бабушка Алины и передала свёрток, присланный из Ленинграда. Разворачивала сверток с волнением и надеждой прочитать несколько добрых строк от Алины, но письма, как обещала Алина, не было. В свертке лежали пыльные «спортивки», завёрнутые в моё лучшее платье с малинками. Бабушка, видя, что слёзы мои близко, взяла вещи и утешительно сказала: «Ничего, Натка, отмоем!»