Детское жизнелюбие никогда не отдавало предпочтение какому-либо времени года. Мы находили интересные для себя занятия круглый год, поскольку в нашем детстве связь с природой была постоянной и неразрывной. Мы, дети, были её частью.

Зима ошеломляла нас предоставляемыми возможностями. Снег во дворах доходил до крыш сараев. Жители домов, расчищая подходы к своим подъездам, невольно сооружали во дворах огромные гребни снега; нам, детям, они служили крепостями для игр в войнушку: команда на команду. Ещё по этим нагромождениям снега, которые мы называли торосами, мы лазили, изображая челюскинцев, покорителей Арктики, или Амундсена, героя фильма «Красная палатка», а ещё всеми любимого Сашу из книги Каверина «Два капитана». Преодолевали «арктические торосы», спускались с них словно с горок, чем вызывали заслуженное недовольство взрослых. Нам вручались деревянные лопаты, и под зорким наблюдением мы восстанавливали проходы к подъездам.

Берег Волги зимой превращался в сплошную ледяную гору. Съезжали с горы на санках, дощечках, кусках картона, половичках, выданных мамами, но особым шиком считалось съехать, стоя на ногах. Основная задача виртуоза состояла в том, чтобы удержаться, балансируя на ногах до конца ледяной дорожки, а дорожки уходили далеко по льду замёрзшей реки. Если выданный мамой половик оказывался длинным, на нём размещался паровозик человек из пяти-шести. Спускались с горы с хохотом, прибаутками, вылетевшие с паровозика катились вниз своим ходом. Встречались внизу, делились впечатлениями от спуска, с разговорами не спеша поднимались в гору, и каждый тащил за собой свои импровизированные сани.

Во дворе соседнего дома между четырёх огромных тополей заливали каток. Катались мы тогда на коньках-снегурках, которые прикреплялись прямо к валенкам с помощью ремешков. Гонялись друг за другом, играя в салки; раскрасневшиеся лица светились радостью и счастьем.

Совершенно неожиданно в нашей семье настали перемены. Приехал из армии сын папы от первого брака – Володя. Это был высокий, красивый, очень похожий на отца молодой человек. Он служил в Китае, на аэродроме обслуживал самолёты. Мне он, одетый в кожаную куртку и бостоновый костюм, показался необыкновенным красавцем. Такой одежды в нашем Рыбинске никто не видел. Нам Володя раздавал подарки: китайские кружки с крышечками и сказочной росписью, открытки с подмигивающей девушкой, плакаты с красавицами невиданной внешности, и мягкие, пушистые полотенца – чем очень обрадовал маму.

Пожив у нас несколько дней, Володя осмотрел город. Познакомился с предприятиями, куда можно устроиться на работу. Посовещавшись с отцом, нашли подходящее место на авиационном заводе, и Володя стал там работать. Прошло около месяца.

Володе выдали первую получку. Он пришёл домой с огромной коробкой и с улыбкой вручил её мне. Коробку поставили на пол. Мы с братьями расположились вокруг, Володя сверху наблюдал, потом наклонился, жестом фокусника снял крышку с коробки…

В коробке лежали коньки «дутыши» на ботинках коричневого цвета, тридцать второго размера. Некоторое время стояла тишина, Володя улыбался, глядя на нас. Затем началась страшная возня, каждый из нас хотел примерить коньки на себя, но тут вмешался Володя и сказал, что коньки для девочки. Братья притихли, но потом долго обсуждали достоинства и недостатки «дутышей» и пришли к успокоительному выводу, что «канады» лучше.

Мне же не терпелось поскорей опробовать подарок, да что греха таить – и похвастаться им. Коньков на ботинках не было ни у кого. Коньки были куплены на вырост, поэтому пришлось надевать несколько носков. Прямо в коньках, осторожно спустилась с нашей крутой лестницы, прошла по длинному коридору, вышла на улицу, уверенно по снегу дошла до катка. Мой выход был триумфальным! Всем хотелось прокатиться, но этот день был мой. Счастье переполняло меня. Брат, такой взрослый и красивый, сделал мне, маленькой девочке, такой безценный подарок. В последующие дни все мои друзья перекатались на этих коньках. Когда подросла и коньки стали малы, они были переданы братьям, а затем – детям родственников. Так их след и затерялся в дебрях нашей родословной.

Ещё об одном, как сейчас говорят – экстриме, не могу не рассказать. Зимой мы дворовой компанией прыгали с крыш в наметённые сугробы. Экипировка на эти случаи была хорошо продуманной, и технология соблюдалась всегда: шаровары с резинками внизу натягивались поверх валенок, чтобы в них не попал снег при прыжке. Тёплые рукавицы, чтобы не потерялись в снегу, были соединены резинкой, которая закреплялась за вешалку пальто. Шарф надевался поверх воротника, чтобы при прыжках снег не попадал за шиворот. Только с возрастом стала понимать рискованность таких мероприятий, а тогда таких мыслей в голову не приходило, и это, видимо, спасало нас от беды. Счастье, что родители не знали о наших забавах. Крыши выбирались повыше, каскадом, чтобы прыгнуть с одной крыши на другую, а потом в сугроб. Конечно, иногда было страшно, но унизить себя до трусости мы не могли. Зато, оказавшись с головой в рыхлом сугробе, барахтаясь и с трудом выбираясь, мы ощущали некую победу над собой, и торжеству не было предела.

Домой приходили с промёрзшими рукавами и шароварами. Они были в несгибаемом состоянии. Мама помогала нам раздеться и, смеясь, ставила трое шаровар в ряд; так они и стояли некоторое время, пока не оттаивали, что вызывало бурю всеобщего веселья; затем всю нашу «амуницию» развешивали у печи, где она начинала парить, оттаивая.

Мама собирала нехитрый ужин, который мы проглатывали с аппетитом совершенно здоровых детей. Со стола убирали посуду, и за столом начиналась другая жизнь. Кто-то учил уроки, младшие смотрели журналы «Мурзилка», мама вязала, папа что-то мастерил у печи.

Наступивший вечер слипал наши глаза, мама выпроваживала нас спать. Засыпая, видела сугробы, наши полёты… меня переполняла радость и… ощущение полного здоровья!