С середины ноября, когда начинались первые заморозки и прихватывало ледком лужи, все мои друзья и одноклассники пребывали в радостном, томительном ожидании наступления настоящей зимы.

Волга не спеша замерзала, наращивала толстый лёд, по которому мы будем переходить на Васильевский остров, рискуя попасть в полыньи, расходившиеся по льду, когда ГЭС неожиданно сбрасывала воду.

Выпадающий снег постепенно трамбовался на крутых берегах реки, а мы без устали, в свободное от уроков время, носили в вёдрах воду из соседней колонки и заливали гору. Образовавшуюся наледь парни постарше раскатывали, чтобы можно было проехать от вершины горы до середины Волги.

Катались с гор все, от мала до велика. Малышня на картонках, выпрошенных в соседнем бакалейном магазине, на половичках, «спионеренных» от дверей своих комнат, на деревянных санках. Удачей считалось, если кто-то приносил на гору длинный домотканый половик, тогда начиналось всеобщее веселье – «паровозик»! Первым садился паренёк покрепче, затем малыш и так из череды желающих прокатиться составлялся «паровозик», который, сопровождаемый восторженным визгом «пассажиров», летел вниз на середину замёрзшей реки.

Но самым трудным и вызывающим интерес было катание, стоя на ногах. Наторевшие в этом способе катания ребята показывали чудеса виртуозного спуска с горы стоя. В середине спуска, перед небольшим трамплином они, подпрыгнув, делали поворот вокруг себя и, снова встав на ноги, скользили далеко-далеко по отполированной глади Волги!

Наше пристрастие к довольно рискованному катанию стоя обеспечивало нашего папу Фёдора Васильевича работой на всю зиму.

Новые валенки протирались на горе довольно быстро, а у подшитых валенок дратва, которой подшивали войлок новой подошвы, не выдерживала долгого трения об лёд, и папе в очередной раз приходилось подшивать наши валенки.

Поскольку нас, катающихся с горы, в семье было трое, то работой по реставрации валенок папе приходилось заниматься каждое воскресение.

Папа никогда не ворчал и не упрекал нас за озорство и прохудившиеся по нашей вине валенки. Просто с хорошим настроением, вероятно, от возможности пообщаться с нами подольше, с шутками и прибаутками в очередной раз подшивал пару-другую валенок.

Сколько же терпения и любви было у отца! – Теперь понимаю и с благодарностью благоговею перед его терпением и любовью к нам.

В воскресное утро папа просыпался, как всегда, рано. Затапливал подготовленную с вечера печь, и мы, учуяв запах дымка и сосновых дров, быстро вскакивали со своих постелей. Мама ставила чайник, разрезала батон кукурузного хлеба, всыпала сахар в блюдо с пареной брусникой. Мы запивали огромные бутерброды с пареной брусникой чудесным чаем «со слоном»*, приправленным мятой.

_____________

*Традиционное название чёрного байхового чая, выпускавшегося в СССР в пачках, на которых был изображён стилизованный слон с погонщиком.

Процесс замены истёртой подошвы на валенках, наблюдение за папой, его точными, скупыми движениями был для нас настолько интересен, что мы забывали про домашние игры. Рассаживались рядом с папой на сделанную им же скамеечку, на два деревянных чурбана.

На широком табурете папа неторопливо раскладывал инструмент. Прямое и изогнутое шило, наискось заточенный нож, клубочки дратвы, куски тёмного вара, две длинных иглы с огромными ушками под дратву, металлическую щётку с ручкой, клей в банке и деревянную киянку.

Приносил из кладовки голенища старых валенок для выкраивания новых подошв.

Подготовив инструмент, папа весело спрашивал, кому в этот раз первому подшивать валенки. Мы начинали громко выяснять, кто будет первым, тут вмешивалась мама, строго предупреждала, что гулять мы пойдём все вместе. Отстаивать первенство не имело смысла, и папа, как нам казалось, на своё усмотрение брал первую попавшуюся пару и начинал ножом аккуратно отпарывать стертую подошву.

Наверно, случайно, но первой парой всегда оказывались мои валенки.

По отпоротой подошве, как по шаблону, папа выкраивал из голенищ старых валенок новые заготовки. Брал дратву, один конец которой доверял держать кому-нибудь из нас, брал в руки вар и начинал натирать растянутую нить варом. Мы знали, что суровая нить пропитывается варом для того, чтобы нить не впитывала влагу. Нить становилась тёмно-коричневой, липкой. Папа отрезал два «хвоста» и вдевал в ушки иголок. Подошвы валенок зачищал металлической щеткой, смазывал клеем, клеем намазывал и выкроенную подошву. Кривым шилом делал отверстие в валенке вместе с новой подошвой, прямым шилом делал отверстие рядом. Одну иглу с дратвой заводил внутрь валенка, другая игла оставалась снаружи. Папа начинал делать стежки, сначала вытягивая просунутую в отверстие иглу из валенка, а иглу с подошвы протыкал в валенок, усилием своих рабочих рук натуго стягивал стежки. Стежок за стежком подошва плотно прилегала на место.

Мы наблюдали за папой, как за диковинной машиной, подшивающей валенки. Иногда папа обращался то к одному из нас, то к другому, просил подать инструмент или отрезать кусок нити, мы охотно выполняли его просьбы, чтобы затем снова погрузиться в созерцание папиного шитья. Запах вара казался нам приятным благоуханием.

Закончив подшивать одну пару валенок, папа внимательно проверял валенки брата Михаила, и они требовали основательного ремонта. Так проходил час за часом. Маленькие валеночки брата Юрия подшивать не требовалось. Юра катался больше на картонке и половичке, катание, стоя на ногах, было ещё впереди.

Валенки подшиты, работа закончена, папа аккуратно убирал инструмент, нитки, вар. Уносил в кладовку старые голенища до следующей починки, мы собирали обрезки войлока, бросали их в топку лежанки, полы выметали и вытирали влажной тряпкой.

У мамы на столе уже дымились в тарелках щи, и издавал аппетитный аромат нарезанный крупными ломтями, душистый, свежий хлеб. Посреди стола стояло большое блюдо квашеной капусты, сдобренной ароматным подсолнечным маслом. Капельки масла застыли на крупно нарезанных капустных кусочках и выглядели маленькими капельками янтаря.

Обедали весело, с удовольствием, слушая папины прибаутки.

После обеда нас отпускали гулять на гору, со строгими указаниями мамы, как вести себя, «слушаться Натальи», то есть меня, старшей по возрасту.

На горе уже катались ребята из нашего двора. Девочки окружили Таню Гречину. Подойдя поближе, увидела, что на Татьяне надеты белые фетровые валеночки – мечта всех девочек. В сравнении с моими неуклюжими, подшитыми валенками, они выглядели как валеночки сказочной королевы.

– Зато кататься с горы на моих лучше, – утешала я себя.

Дома рассказала маме о валеночках Тани Гречиной. Мама строго сказала, что завидовать нехорошо, надо уметь радоваться вместе с подругой.

Это, конечно, правильно, но белые валеночки очень хотелось поносить.

Через неделю папа привёз из леса и поставил в сарай ёлку, – скоро Новый год!

Перед Новым годом мы клеили, сваренным из крахмала клеем, длинные гирлянды на ёлку из цветной бумаги. Вначале из нарезанных заранее полосок цветной бумаги склеивали колечки, и так, колечко за колечко, получалась чудесная гирлянда! Заворачивали в золотистую бумагу грецкие орехи, закрепляли нитяные петельки, чтобы повесить орехи на ёлку, нитяные петельки делали и на конфетах. Конфеты с ёлки казались во сто крат вкуснее!

Конечно, ждали подарки от Деда Мороза.

Дед Мороз был непредсказуем и каждый год мы пытались угадать, что будет под ёлкой, но это нам никогда не удавалось.

Новый год всегда праздновали дома. Мама пекла пироги с ягодами, запекала гуся, делала икру из сухих грибов.

Запахи вкусностей плыли в нашем доме от квартиры к квартире.

Слушали в двенадцать часов бой курантов, и под этот бой приходило ощущение приближения другого года, возникал вопрос: как приходит он, новый год, откуда?

С этими мыслями мы засыпали.

Утром проснулась первой и тихо, чтобы не разбудить спящих ещё братьев, пробралась к ёлке. Там стояли две коробки с обувью для мальчиков, а в центре сверкали белизной фетровые валеночки.

Сразу мелькнула мысль, что папа справил валеночки и поставил под ёлку. Сердечко заныло от радости и любви к папе.