Мне было уже семь лет. Первой своей серьёзной обязанностью я очень гордилась. Летом нужно было следить за маленькими гусятами, которых очень любила. Когда солнышко пригревало, их выносили во временную загородку, сооружённую из невысоких досок, на зелёный коврик молодого изумрудного спорыша. Гусята щипали травку, иногда смешно заваливаясь на коротенький хвостик. Завалившийся гусёнок быстро находил равновесие. Переговариваясь неповторимо нежными звуками, утешив оплошавшего гусёнка, все вновь принимались щипать травку. Когда зелёный коврик основательно редел, я шла к маме, и она переносила гусят на новое место. И ещё нужно было обязательно следить, чтобы у них было вдоволь водички. Гусята быстро привыкли к моему голосу. И утром их радостный писк, в ответ на моё приветствие, вызывал у меня не менее радостный смех. Мы с ними прекрасно ладили.

Ухаживать за ними было не сложно. Вот только сидеть сложа руки я не умела, потому придумывала себе занятия. Напрыгавшись на скакалке, что-нибудь читала, потом рисовала. Рисовать никто меня не учил, а тем более никто не принуждал. Просто мне нравилось, когда на листе бумаги получалось что-то красочное. А ещё вокруг меня было множество поделочного материала, в ход шло всё: и причудливые листья, и колючие цветы репейника, и сухие корни, из которых моё воображение помогало сделать что-то, ведомое мне одной. Но самым на тот момент интересным материалом была красная глина. Там, где глубоко копали землю для какой-нибудь надобности, всегда оставалась горка красной глины. Из неё можно было лепить. И я с увлечением лепила всё, что получалось: кружечки, тарелочки, ложечки, черпачки, кастрюльки, фрукты, овощи, даже печку вылепила с дымоходом. Ведь, имея посуду, надо было на чём-то готовить.

Всем этим я занималась на лужайке перед домом, рядом с деловито сновавшими в загородке гусятами. Наш дом был построен на два хозяина. Другую сторону занимала семья зоотехника, у которого было трое сыновей. Они были старше нас. И я для них была «Малá». Так они со временем и стали звать меня – «Малá».

В этот день я так была увлечена лепкой, что не заметила подходившего ко мне среднего из братьев, Олега. В руках он вёл велосипед, а сам внимательно рассматривал вылепленные мной фигурки.

– Ну, Мала, покажи свои игрушки, – улыбаясь, попросил он. – Постой, ты сама их лепишь?

– Да, – засмущалась я оттого, что ко мне обратился такой взрослый парень.

– Хорошо, да ты молодец, красиво, – хвалил он меня. Я от смущения стояла пунцовая, как рак, а он продолжил, – слушай, возьму-ка я тебя в награду с собой на птичники. Шелковица уже созрела. Хочешь?

Он ещё спрашивал… Да кто же может отказаться от шелковицы. Только за что награда?

– Но гуси… – пролепетала я, не в силах отказаться.

– Подожди. – Олег направился к нам во двор. Через минуту возвратился и, коротко бросив, – садись, Мала, – усадил меня на раму велосипеда впереди себя, потому что сказать «садись» было легко, а вот осуществить это было непросто: все три брата, как и их отец, были очень высокими, а Олег был выше всех, настоящая каланча, и велосипед у них был очень высоким.

Уже когда мы ехали по направлению к птичникам, где за сетками рядами стояли деревья шелковицы, я спохватилась.

– А как же гусята?

– Не волнуйся, Мала, тётя Оля тебя отпустила, а за гусятами присмотрит кто-либо из твоих сестёр.

Теперь я полностью наслаждалась быстрой ездой. Вскоре мы приехали к первым шелковицам, растущим свободно. Олег подсадил меня на дерево, и сколько же радости бурлило во мне. Потом мы пробрались на двор птичника, где было особенно много шелковицы, потому что её никто не рвал, и лакомились ею только куры.

Наевшись, мы поехали домой. Только я поняла, что наесться шелковицей невозможно: она опять манила мой взор, я готова была начать всё сначала. Но промолчала. А когда открылся простор полей, прекрасные ландшафты с ровными рядами посадок, многоцветье вдоль дороги, яркое голубое небо, я и думать забыла о шелковице. Неожиданно со стороны посадки на дорогу выскочило что-то полосатенькое, маленькое и юркое. Олег притормозил, быстро снял меня с велосипеда, а сам принялся ловить это симпатичное существо. Охота его увенчалась успехом. Он шёл ко мне, держа в руках маленького бурундучка.

Бурундучок был совсем маленький, – такой, что поместился в коробке от папирос, которые Олег курил. Куда дел Олег папиросы, не помню. А вот где была размещена коробка с бурундучком, помню прекрасно. Коробочка лежала в нагрудном кармане его рубашки, и свист бурундучка раздавался над самым моим ухом. Я всё боялась, что он выскочит и заберётся мне за ворот. А мышей я не то чтобы боялась, – они были мне неприятны, как и крысы. Правда, это была не мышь, тем более не крыса, а такой крохотный и очень милый зверёк.

Мы приехали домой и Олег, сопровождая меня, зашёл во двор. В руках он нёс бурундучка. Навстречу шёл дедушка.

– Что это ты так бережно несёшь? – спросил дедушка Олега.

– А вот несу подарок вашей внучке, – и Олег показал дедушке бурундучка.

– Ну, если подарок, то надо делать клетку, – заявил деловито дедушка. – А пока посадите бурундучка в трёхлитровую банку, насыпьте зёрен и завяжите марлей, чтобы не убежал.

Для меня подарок был неожиданным, и я буквально светилась радостью, что сразу заметил пришедший с работы папа.

На следующий день дедушка, отложив все свои дела, соорудил маленькую клетку. Конечно, я не отходила от дедушки и чем могла, помогала ему. В клетку мы поместили бурундучка. Так он прожил у нас до середины лета. Стояла клетка на дедушкином верстаке, под деревом. Одним утром бурундучок исчез. Дверца клетки была открыта. Дедушка предположил, что я плохо повернула гвоздь, служивший замком, и бурундучок смог выбраться из клетки.

– А и то: ему надо норку вырыть, подругу завести, сделать запас зёрен на зиму. Скучно ему сидеть в неволе. А зимой он в тёплой норке будет спать до весны. Может быть, ты ещё с ним встретишься следующим летом, не горюй. Он подарил тебе столько счастливых минут, что нужно радоваться, а не плакать. Ну, ну, – приговаривал дедушка, ладонью ласково утирая мне слёзы.