Мне было года четыре, когда впервые меня взяли в церковь на крестины моего брата Михаила. Это был пятидесятый год прошлого столетия. На государственном уровне процветал атеизм, поэтому крещение братика проходило втайне от общественности в старой приходской церкви, расположенной в селе Ивановское, неподалеку от деревни, где жила моя бабушка Екатерина Михайловна Мозгова. Место и время крестин не разглашалось, чтобы не узнали на работе родителей. В то время мне об этих тайнах было неизвестно, а много лет спустя нам об этом рассказала мама.

К бабушке мы с мамой и её подругой тётей Матрёной, или просто Мотей, крёстной брата, и как оказалось впоследствии и моей крёстной, приехали накануне. Нас привёз папа на грузовой машине ЗИС-150, а сам поторопился в город, на работу. Для крестин братику мама сшила новые одежды: фланелевую распашонку в синий цветочек и две пелёнки из коричневатой бязи, которые мама потом выбеливала в щёлоке.

Утром собрались в церковь, мартовский день был погожим и солнечным. Бабушка дала маме и тёте Матрёне резиновые сапоги.

На мне были свои резиновые блестящие сапожки, их называли – лакированные. Сапожки купил для меня папа в Москве. Сапожки были высокие и в соревновании с подружками «У кого сапоги выше», мои лакированные сапожки побеждали. С гордостью рассказывала об этом папе, он был очень рад, что «потрафил» дочери. Папа меня очень любил, мы с ним, что называется, были одной крови.

 Дороги ещё не просохли и были полны воды от растаявшего снега, стояла весенняя распутица. Брата Михаила мама запеленала в аккуратный «кулёк» из одеяла с вышитым «ришелье» белым, ситцевым уголочком. Из «кулёчка» выглядывало только маленькое личико брата в тёплом чепчике.

Нам повезло. Не успели мы выйти за околицу деревни, нас догнал сосед, ехавший в правление колхоза на лошадке, запряжённой в телегу. Он окликнул бабушку: «Михайловна, вы куда?» Бабушка объяснила, и мы все были приглашены дядей Николаем на телегу. Мне досталось место между бабушкой и тетей Матрёной, они прикрывали меня с двух сторон от свежего мартовского ветерка. На телеге мне было тепло и уютно.

Доехали быстро, подошли к церкви, стоящей на крутом волжском берегу. Церковь была ещё закрыта, на дверях висел огромный замок. На лошадке мы приехали раньше положенного времени. Было тепло, солнышко пригрело скамью у входа в церковь. Мама с братом на руках и бабушка Екатерина присели на тёплую скамью, а мне, непоседе, сразу захотелось сбегать к речному обрыву.

Одну меня не отпустили, со мной, удовлетворить моё любопытство, пошла тётя Матрёна. Мама с братом и бабушка остались у церкви.

 С обрыва Волга просматривалась далеко-далеко. Были видны деревни на противоположном берегу. Река была широкой, шире, чем в городе, в этом месте уже начиналось Рыбинское водохранилище. У меня захватило дух от такой красоты и простора. Казалось, подниму руки, взмахну как птица крыльями и… полечу! Полечу как та чайка, стремительно летящая над гладью реки. Глубоко вздохнула, а тётя Матрёна, как будто прочитав мои мысли, крепко сжала мою руку. Чайка тем временем камнем понеслась к воде, на лету что-то схватила и, поднимаясь снова в воздух, в клюве победоносно несла серебристую рыбёшку! Удивительно!

К церкви мы вернулись минут через двадцать. Вскоре пришёл батюшка в чёрной длинной одежде, на которую была надета синяя фуфайка, на голове батюшки была необычной формы шапочка, такой мне видеть не приходилось. Бабушка поклонилась батюшке. Мама и тётя Матрёна встали со скамейки и поздоровались. Батюшка открыл замок, прошёл в церковь, за ним юркнула маленькая сухонькая старушка, Елизаровна, помощница батюшки. Бабушка попросила всех надеть платки на головы. Мне не понравилось, что мне завязали платок, как у бабушки, под подбородком, и тогда мама, передав Михаила на руки крёстной, повязала мне платок «колгушкой», завязала сзади.

Через какое-то время Елизаровна пригласила нас войти в церковь. Посреди небольшого помещения стояла на высоком табурете круглая деревянная ванна с водой, купель. От воды шёл пар. В церкви было прохладней, чем на улице. Батюшка оделся по-другому: поверх чёрного платья была надета жёлтая накидка и шапочка была другая, так он выглядел нарядно. В высоком светильнике горели три свечи.

Окинув взглядом церковь, увидела церковные картины, в центре была картина с изображённым на ней огромным крестом, к которому был прибит почти раздетый человек. Сердце моё сжалось от страха. Невольно прижалась к бабушкиной ноге и схватила её за руку. Мне стало казаться, что со всех картин люди, изображённые на них, смотрят прямо на меня. Из неуютного состояния вывел батюшка, начав читать что-то непонятное из толстой книги, очень похожей на бабушкину старинную «книгу про Бога», читаемую ею по вечерам.

Бабушка надевала на нос очки, вместо дужек к очкам была привязана резинка, её бабушка закрепляла за голову и сквозь стёкла очков по складам читала малопонятный мне текст. Слова были и похожи и не похожи на русские. Бабушка Екатерина, смешно шевеля губами, произносила слово, всю фразу и задумывалась на короткое время, затем, громко вздохнув, читала дальше.

Такие же непонятные слова читал и батюшка в церкви. Между тем Елизаровна сказала маме, что братика пора раздеть. Михаила развернули, мама в пелёнке держала его на руках, чистую пелёнку и большое полотенце разослали на руках у крёстной. Батюшка принял братика из рук мамы и, аккуратно придерживая тельце, погрузил в купель с водой. Один раз, другой, третий, приговаривая при этом: «Во Имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь». Все, присутствующие на крестинах, повторяли за ним. Батюшка говорил торжественно, мне было понятно, что момент для братика и для меня особенный. От неожиданного купания братик заплакал, батюшка его быстро положил на руки крёстной, Братика прикрыли пелёнкой, на головку надели чепчик, в рот сунули соску-пустышку, он успокоился.

Бабушка взяла меня за руку и подвела к купели, батюшка зачерпнул из купели пригоршню воды, бабушка торопливо сняла с меня платок, батюшка трижды полил мне голову купельной водой и, так же как и при крещении братика, произнёс торжественные слова, очень понравившиеся мне: «Во Имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь». Затем, обмакнув кисточку в красивый стакан, помазал лобик братику и мне. Почувствовала, что батюшка рисовал на моём лбу крестик. Крестики на бечёвочках были приготовлены Елизаровной, батюшка окунул их в купели, надел на шею братику и мне.

 Правда, мама потом дома сняла с нас крестики и, спрятав их в коробочку, убрала в дальний угол комода.

Вот так, неожиданно для меня, была крещена в четыре года от роду.